Александра Маринина о 70-х, литературе, молодежи и многом другом

Даже те, кто не склонен проводить каждую свободную минуту с книгой, наверняка знают имя Александры Марининой. Если кто-то и не читал ее романов, то уж с сериалом «Каменская» знаком точно. На сегодняшний день Александра Маринина один из самых популярных и востребованных авторов, причем не только детективов, хотя известность ей принес именно этот жанр.

В издательстве «ЭКСМО» выходит новый роман Александры Марининой, сюжет которого захватывает не хуже самого закрученного детектива. Привлекает уже сам жанр произведения. Пожалуй, его можно назвать интерактивным романом или романом-квестом, о чем говорит само название нового произведения – «Горький квест». Какие ассоциации у вас вызывает здесь слово «Горький»? Тяжелый, трудный, связанный с разочарованием? Что ж, пожалуй и это верно. Но «Горький» здесь – это еще и Максим Горький. Вот так, интрига начинается уже с названия.

По сюжету некий богатый наследник приезжает в Россию, чтобы выполнить волю давно покойного предка, жившего в конце XIX века и провести весьма необычный и довольно затратный эксперимент. Он точно воссоздает условия жизни в 70-х годах ХХ века в СССР и помещает в них группу молодых людей, знакомых с этим временем, в лучшем случае, по книгам и рассказам старшего поколения.

Чтобы понять, как действительно повели бы себя участники эксперимента, были собраны фокус-группы из молодых людей, ровесников литературных персонажей. На основе их решений, выводов и поступков в заданных ситуациях Марина Анатольевна и развивала сюжет романа, выстраивала логику действия и поведения героев. Так что и сам процесс написания превратился в своего рода социальный эксперимент.
В рамках презентации романа «Горький квест» Александра Маринина провела онлайн-конференцию, на которой говорилось, конечно, не только о новом произведении. С некоторыми сокращениями мы приводим разговор Александры Марининой.

Чего ждать от нового романа?

А.М.: Ждать не детектива. Здесь нет убийств, нет трупов, крови, полиции, расследования. Ничего этого здесь нет. Другое дело, что имеет место быть поиск информации, поиск истины и попытка заполнить информационные пустоты. То есть, строго говоря, это, конечно, детектив в том смысле, что я ничего не знаю, но я предпринимаю определенные усилия для того, чтобы это узнать. Но это, повторяю, не криминальный роман, не полицейская история, это вполне обычное повествование. Может быть, не совсем обычное в плане того, что оно целиком посвящено анализу того, как разные люди воспринимают один и тот же художественный текст, а именно некоторые произведения Алексея Максимовича Горького.

Что лично вас связывает с 70-ми годами ХХ века? Какие воспоминания, может быть, несколько явлений, фактов, характерных для этого времени?

А.М.: Лично для меня 70-е годы, несмотря на то, что это годы моей юности и молодости, это период достаточно тяжелый и неприятный, потому что начало 70-х – это школа, затем университет и самый конец 70-х – это начало службы в МВД. То есть период абсолютно розового детства, когда ты ни за что не отвечаешь и никому ничего не должен, а все должны только тебе, тебя опекают, о тебе заботятся. – это были 60-е. А 70-е – это когда мне говорили: «Ты уже большая девочка, давай сама!». То есть, с одной стороны – нарастающее ощущение беззащитности, а с другой стороны – понимание того, что ты ничего из себя не представляешь. Собственно, об этом твердят все вокруг, когда ты совсем юн, потом молод, ты еще ничего не добился, ты еще ничего не смог, ты ничего не доказал, ты ничего не сделал. А это означает автоматически, что ты ни на что не имеешь права: ни на свои желания, ни на свои вкусы, ни на свои потребности, ни на свои стремления. Ты полное ничто. И в конце 70-х, когда я пришла на службу, я оказалась в ситуации: «Нам наплевать на твой диплом о высшем образовании, нам наплевать на то, что дипломную работу ты писала у нас по американской полиции. Ты женщина, ты не член партии, ты не работала в практических подразделениях, то есть «на земле», и это значит, что ты ни на что не имеешь права. Ты не имеешь права претендовать на должность, на звание, на зарплату – ни на что». То есть 70-е годы лично для меня, по срокам моей жизни, это годы бесправия и унижения.

Потом, в 80-е я начала работать, как-то потихонечку, понемножечку доказывать, что я что-то умею, что-то я что-то могу, что я в чем-то самостоятельна. В 90-е совсем уже другая песня была. В 90-е у меня уже была определенная репутация, определенный статус. Все это горбом заработанное, но мне уже было психологически легче. 70-е годы психологически самые трудные были в моей жизни.

Вы держите на них обиду?

А.М.: Нет, боже упаси! Нет, какие могут быть обиды? Я вообще не из тех людей, которые копят обиды и долго их помнят.

А что по поводу ярких событий, которые могли бы охарактеризовать 70-е годы?

А.М.: А их в моей жизни не было. Наверное, они были в жизни страны. Для тех, кто работал, были какие-то очень значимые события для них, для их карьеры, для их профессиональной деятельности – постановления Совета министров и ЦК КПСС. Для тех, кто активно и сознательно не любил советский строй и пытался эту свою «любовь» аргументировать и донести до всех остальных, конечно, очень важным был весь период советской психиатрии так называемой, Всемирный психиатрический съезд… То есть, это все очень значимым было для людей более взрослых, лучше знающих, больше читающих. А я в то время была студенткой и, естественно, все это проходило мимо меня. Единственное, что лично в моей жизни произошло, это я в первый раз вышла замуж.

Вы рассказали о своем отношении к 70-м годам. А какая реакция на это время появилась впоследствии у фокус-группы из молодых людей, которые проходили квест в реальности? Высказал ли кто-то из них желание жить в советское время в 70-х годах или наоборот? Какое отношение сформировалось у молодых людей после квеста к этому периоду времени?

А.М.: Молодые люди были в ужасе, потому что, как выяснилось, они очень плохо представляли себе жизнь в Советском Союзе. Вероятно, это связано с особенностями преподавания в современных школах истории СССР. Во всяком случае, что такое комсомол они не знали, что такое комсомольское собрание, они тоже слышали впервые. О том, что была проблема общественных туалетов (их просто не было), они тоже услышали впервые. И в ходе тех маленьких ролевых игр, которые мы предпринимали, они приходили все в больший и больший ужас. Желания жить в этом периоде, в таких условиях, при таких ограничениях не выказал никто из них.

У нас на встрече с журналистами были два участника фокус-группы. Девушка до сих пор под впечатлением, потому что она поняла, что тогда, однажды выбрав свой жизненный путь в 17 лет, уже невозможно было свернуть. Вот это отсутствие выбора, точнее выбор одного единственного пути в столь юном возрасте – это большая проблема.

А.М.: Да, конкретно на эту девушку отсутствие вариативности, конечно, очень сильное впечатление произвело. Но все равно, им все это не понравилось. Им было очень интересно, потому что многие вещи им даже не приходили в голову. Например, мы играли в комсомольское собрание и я их ставила в ситуацию: разбирают личное дело вашего лучшего друга и комсорг вам велит выступить с гневным осуждением, что вы будете делать? Им было вообще дико – как это так, я должен публично охаять своего друга, да к тому же охаять неискренне, потому что на самом деле я прекрасно понимаю, одобряю и поддерживаю его, я сам бы сделал точно так же.

В 70-е годы отправили молодых людей, никогда не живших в СССР. Скажите, а если бы вы сейчас, с вашими знаниями, с вашим опытом, в том числе и опытом жизни в XXI веке, сейчас вернулись в 70-е, вы смогли бы там адаптироваться?

А.М.: Я бы смогла адаптироваться где угодно просто потому, что я советский человек. Я родилась в 50-е годы и навыкам адаптации я обучена с ясельного возраста, как и все мы, как и все наше поколение. Мы – великие мастера адаптации, мы можем приспособиться к чему угодно. Другое дело, что последние 25 лет, даже чуть больше, свободы нас разбаловали и, в общем-то, адаптироваться нам уже мало к чему приходится, навык в известной степени утрачен, но он не утрачен полностью. Тем более, что все меняется очень быстро – и технологии, и политические аспекты, и экономика, и курс доллара без конца скачет, — и мы все время должны приспосабливать к этому имеющиеся у нас финансовые, интеллектуальные и физиологические ресурсы. Мы очень тренированные, наше поколение выживет где угодно. Другое дело, что в юности, в 70-е годы, это давалось легче, а сейчас, на склоне жизни, все уже дается со значительным усилием, но все равно я абсолютно уверена, что любой мой ровесник с этим справился бы.

А как появилась идея написания романа в столь необычном формате, этих фокус-групп?

А.М.: Когда я готовилась к написанию романа «Обратная сила», я решила перечитать русскую классику, в частности и ту, которую мы должны были читать по школьной программе, для того, чтобы пропитаться атмосферой и стилистикой бытовой речи. Читала я, читала, в том числе и то, что было по школьной программе, и вдруг с ужасом поняла, что я прекрасно понимала, что школьные учебники лживы и идеологизированны, но что до такой степени, мне даже в голову не приходило. Я прекрасно помню все свое отвращение глубочайшее ко всей русской классике. Потому что сначала нам учитель на уроке рассказывал, как правильно нужно воспринимать этого автора и это произведение, потом мы читали про это в учебнике, а потом те, кто поответственнее, читали все-таки первоисточник, те, кто полегкомысленнее, первоисточник не читали. И самое большое отвращение от того, что рассказывал учитель и что было написано в учебнике, у меня осталось от Горького. Пока я начитывала литературу для «Обратного периода», я Горького не трогала, это был уже не тот период, который меня интересовал, тем более, что в голове остались все эти мифы и лозунги о том, что это великий пролетарский писатель, что певец революции и это мое детское отторжение так много лет во мне и сидело.(…) И вот, закончив книгу, я подумала, что из курса школьной русской литературы я освежила в памяти все, кроме Горького. Дай-ка я Горького почитаю. Открыла первое попавшееся произведение, а попалось мне «Дело Артамоновых», и… я не могу сказать, что я «пропала», но я, в известном смысле, пропала. Потому что мне стало ужасно обидно, что люди моего поколения, учившиеся в советских школах, были так обработаны учебником и учителями, что прошли мимо очень интересных мыслей, очень глубоких наблюдений, очень острых коллизий, вечных, характерных для любой семьи, любой компании, любого человека. Революции там близко не лежало никакой! Но в школе ж нам этого не объясняли, в школе нам все это подавали совсем иначе. Мне стало очень жалко. Я представила себе молодого человека, который в 70-е годы совершенно случайно вот так вот попал на Горького, удивился тому, что написано в учебнике все совсем не так, как он себе представил, читая текст. И этот молодой человек хочет стать учителем литературы и хочет преподавать литературу, в том числе и Горького, школьникам так, чтобы им было интересно, чтобы они не прошли мимо; но при этом соблюсти правила и не выйти за идеологические рамочки и нормы, иначе вызов к директору и немедленное увольнение. Таковы были правила. Вот он хочет и правила соблюсти, и Горького до детей донести. И он пишет ряд эссе по некоторым произведениям Горького, в том числе по романам «Дело Артамоновых» и «Фома Гордеев» и нескольким пьесам, о том, как бы он преподавал эти произведения детям, какие темы для обсуждения он бы им предлагал, какие темы для сочинений, какие вопросы он поднимал бы в классе… Вот, собственно, только поэтому Горький.

Складывается ощущение, что наша страна из самой читающей книги превратилась в самую читающую в соцсети. Как вам кажется, не наносят ли соцсети в таком случае огромный интеллектуальный урон нашему обществу? И что с этим делать, как привлечь массы к чтению хороших книг или хотя бы больших аналитических публикаций в прессе?

А.М.: Хочу сказать сразу, что никакие меры «как заставить» не работают никогда, нигде и ни с кем. Работает только мотивация. Для того, чтобы мотивация возникла, искренняя, не навязанная, не искусственная, а настоящая глубинная мотивация, человек должен ощутить потребность. Потребность он ощутит только тогда, когда он реально ощутит нехватку и невозможность с этой нехваткой жить дальше. Читать соцсети интеллектуально проще и менее затратно, чем читать художественный текст. Люди существа экономичные, они ищут где попроще, где полегче и где побыстрее. Должно пройти определенное количество времени, чтобы люди поняли, что с тем уровнем знаний и понимания жизни, которое сформировано на основе изучения соцсетей, они не продвигаются дальше. Они не в состоянии выстроить отношения с близкими, они не в состоянии выстроить свою карьеру, они ничего не в состоянии, потому что у них нет информационной базы достаточной. Вот когда они это поймут, потом поймут, что двигаться без этой базы никуда нельзя, а двигаться хочется (потому что сначала еще и двигаться будет не хотеться), вот тогда они уйдут из соцсетей, оставив сугубо необходимый минимум этого общения, и вернутся к источнику знаний, коим являются книги, монографии, учебники и прочее. А навязывать и заставлять – это совершенно пустое дело. Ничего из этого не получится и ни у кого до сих пор не получалось.

Если говорить о мотивации, то у писателя ведь тоже бывают моменты, когда не хочется писать. Что мотивирует вас продолжать (или начинать)?

А.М.: По-разному. Бывают ситуации, когда ничего не мотивирует, и я бросаю. Было у меня такое один раз. Написала я страниц 70, приличный такой объем, и вдруг поняла, что я не могу. И я взяла перерыв на два года. А к этой начатой рукописи вернулась вообще существенно позже, из нее потом получилась книга «Личные мотивы». Для меня мотив всегда только один – интерес. Если мне интересна эта работа, я ее доделаю даже если у меня нет сил, если я болею, если вокруг что-то случается. Если мне не интересно, то никакой мотивации у меня нет. Другой мне не нужно, она меня не подхлестнет все равно.

Всех ли героев романа вы выстраивали именно с фокус-группы, все ли пригодились и добавили ли вы что-нибудь свое, срисовали с себя?

А.М.: Я вообще не срисовывала героев с участников фокус-группы. Единственным исключением был Сергей. Но ни внешность, ни образование, ни род занятий я у него не брала. Его бытовые привычки, характер и личные вкусы тоже не брала, потому что я их просто не знаю. Его строй мышления был понятен из реплик и выступлений, которые я потом анализировала. Все остальные участники фокус-группы не были прототипами моих персонажей. Персонажи все были сконструированы, придуманы под сюжет, под движение сюжета, под разные взгляды на текст Горького, но общение с ними показало мне хотя бы приблизительно, какие они, ребята этого поколения; как они думают в целом, как они решают проблемы, как они относятся к ограничениям. Это на самом деле самое главное отличие нашего поколения от их поколения – отношение к ограничениям, глагол «терпеть». Умением терпеть наше поколение овладело в совершенстве, так же как умением адаптироваться, а это поколение, слава богу, лишено необходимости этому учиться. Они ничего не терпят. Не нравится – они хлопают дверью. Они банят друзей в интернете, они пишут оскорбительные комментарии, если им что-то не нравится, они не живут с тем, с кем не хотят, они снимают жилье, они переезжают из города в город, из страны в страну. Они абсолютно свободны. Им нечего терпеть. Они легко избавляются от всего, что вызывает у них раздражение и негатив. И, наверное, это – слава богу! Другое дело. Что у них не выработан этот навык, а когда-нибудь в жизни он обязательно пригодится, а они этого не умеют. Но пока – слава богу, что они ничего этого не умеют.

Не секрет, что во времена Советского Союза книги просто так купить было нельзя, их доставали. Читать было модно, престижно, хорошо, но только «правильную» литературу. Детективы, фантастика – все это относилось к литературе «второго сорта». Сейчас книги абсолютно любые в полной доступности. Но наряду с этим, при отсутствии глобальной цензуры, появляется и много литературного мусора. Как вы думаете, что лучше – меньшая доступность, цензура, но больше хорошей качественной литературы, или больше «мусора», но полная свобода? И все ли равно, какие книги начнут читать наши дети, уйдя из соцсетей – умные и хорошие или все подряд?

А.М.: Начнем с того, что я категорический противник деления книг на «умные и хорошие» и на «глупые и плохие», и на деление литературы на качественную и на «мусор». Вы делите ее на качественную и на «мусор», исходя из собственного вкуса, жизненного опыта, ваших интеллектуальных и эмоциональных потребностей. Любой другой человек весь тот же набор книг разделит совершенно иначе. При советской власти мы с вами уже очень хорошо пожили в условиях, когда за нас идеологический отдел ЦК КПСС решал, что нам читать и как нам читать. Вот они нам нарешали, что мы читали «Малую землю», «Возрождение», «Целину» — это можно было купить, да. «Молодую гвардию» мы читали, «Разгром» Фаддеева мы читали. Это всегда можно было купить в книжном магазине. Это вы считаете высококачественной литературой? Так это как раз результат того самого цензурирования, когда цензура хорошо знала, что у нас качественное, а что у нас «мусор». Каждый человек пусть сам читает все подряд и выбирает, что из какой книги почерпнуть. Книга может быть, кстати сказать, даже на ваш взгляд абсолютно «мусорная», но в ней может быть одна фраза, которая человека в данный момент жизни зацепит и спасет от неправильного решения. И все. Я очень люблю приводить один пример. Есть цикл романов «Игра престолов». Это фэнтези, то есть жанр изначально, по советской идеологии, абсолютно «мусорный». Но там есть совершенно замечательная фраза, которая может, например, для нынешнего, современного человека, ведущего частые деловые переговоры, спасти в критической ситуации. Один персонаж другому говорит: «Твой отец был чудесный. Замечательный и т.д., но…», а второй ему отвечает: «Знаешь, меня всегда учили начинать слушать только тогда, когда будет сказано слово «но». То, что было сказано раньше, не надо слушать вообще». Все! Абсолютно «мусорная» литература с точки зрения высокой идеологии и духовности. Но там есть фраза, которая может помочь и настроить правильно мозги. Поэтому ни одну книгу нельзя выбрасывать. Кроме того, позволю себе процитировать Маяковского: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно». Если книга написана и издана, значит хотя бы пяти человекам она нужна. Она востребована, они ее читают с удовольствием, они извлекают из нее пользу. Пусть читают!

Кстати, по поводу «одной-единственной фразы». Закладывает ли Александра Маринина такой мессендж, такое послание в свои романы?

А.М.: Нет, абсолютно нет! Опять же цитирую классика: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, — ведь нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Я никогда не знаю, какой читатель на какую из написанных фраз отреагирует. Он может отреагировать на фразу, которая для меня лично вообще является полностью проходной, она у меня для связки смысла между абзацами. А для него она окажется жизненно важной. У нас у каждого свои глаза! Про это все три тома – как разные люди читают одни и те же пьесы Горького и как по-разному они реагируют и на какие разные моменты они обращают внимание.

В вашем творческом методе преобладают инструменты в том числе и журналиста. Для того, чтобы написать «Оборванные нити» вы общались с профессионалами своего дела, чтобы рассказать, как работают патологоанатомы. Есть «Чувство льда», где вы много общались с фигуристами. Сейчас вот уже социальный эксперимент. Хотелось бы узнать, что дальше?

А.М.: Пока, честно говоря, не знаю. Потому что следующая книга, которую я обдумываю, но не факт, что я начну ее писать, это будет тоже такой аналитический детектив вроде «Горького квеста», только построенный на анализе конкретного уголовного дела двадцатилетней давности. Не на преступлении, по поводу которого это дело было возбуждено, а на самом деле, — это немножко другое. То есть попытки за документами уголовного дела, а оно очень большое, семь томов, увидеть, что было на самом деле: кто кому что велел, кто кого в чем обманул, кто кому что приказал, кто выполнил приказ. Кто не выполнил приказ, что могло бы быть… В общем, пока еще задача у меня очень смутная. Если мне потребуются консультации профессионалов, то мне нужны будут следователи, работавшие в следствии в конце 90-х. Современные следователи мне не годятся. Дело не в методиках работы, дело в законодательстве. Следователи, работавшие в советское время, мне тоже не годятся. Советское законодательство я и так хорошо знаю, но я прекрасно понимаю, что во второй половине 90-х все уже было не так, но и еще не так, как сейчас. То есть мне нужны будут практики, которые помнят, как и что было в то время, какими соображениями руководствовались, тем более, что все время же происходит какое-то переструктурирование, какие-то реформы. Поэтому, чтобы правильно понять смысл документов, мне нужен будет практик. Который еще помнит, как и что было в то время.

Вы проводите литературные встречи в других городах? И что нужно сделать, чтобы такая встреча состоялась?

А.М.: Конечно! Приглашайте. Нужно обратиться в издательство. Все встречи, все это через издательство идет.

А сами вы по городам путешествуете?

А.М.: Я не люблю путешествовать вообще. Для меня проблема выйти из дома. Мне даже вот сюда в библиотеку приехать – это целый подвиг. Я не путешественник, я не турист, я очень этого всего не люблю, но я люблю своих читателей. Поэтому если меня куда-то приглашают, я всегда с удовольствием откликаюсь. Единственная «засада»… Мне очень не хочется в этом признаваться, но я решила с тех пор, как ушла в отставку, что у меня больше нет начальников, поэтому врать я никому не буду и притворяться лучше, чем я есть, не буду. Я курю. С нынешними ограничениями и запретами мне стало очень трудно жить вне дома и находиться в гостиницах и ресторанах, где ничего этого нельзя. Вот с этим всегда возникает проблема. Если приглашающая сторона может для меня как-то этот вопрос решить, я всегда с удовольствием приезжаю.

А вы как-то делите книги, что вот это для моих читателей, которые любят детективы, а это вот может даже для себя какая-то новая ступень? Или вот как идет в этом или этом направлении, так и идет?

А.М.: Вы совершенно правы, я ничего не делаю специально. Я ничего не делю. Я действительно делаю в каждый данный момент жизни только то, что мне интересно. Когда мне бывает интересно написать детектив – лично мне интересно, я про интересы читателей вообще не думаю, потому что если я буду писать на потребу читателю, то мне очень быстро это станет скучно. А если станет скучно, это сразу же очень сильно скажется на качестве написанного и читатель это сразу почувствует. Если мне сегодня интересно писать детектив, я пишу детектив. Если мне неинтересно писать детектив, а интересно писать что-то другое – я пишу это «что-то другое». Я прекрасно понимаю, что моим читателям далеко не всегда интересно то, что интересно мне. Это нормально. Абсолютно.

Беседовала: Наталья Поккине

Фото: свободные источники Интернет

Специально для CityGu.ru