Правды «Прощания с Матёрой»

Не так давно начался новый театральный сезон. И тем более долгожданной и интересной стала одна из первых его премьер, которую подготовил Саратовский ТЮЗ – спектакль «Прощание с Матёрой» по повести Валентина Распутина. Официальная премьера состоялась 15 сентября, а 14 сентября 2022 года на Исторической сцене ТЮЗа спектакль впервые увидели близкие друзья театра, в том числе и журналисты.

Предыстория

Повесть Распутина, а, следовательно, и спектакль, рассказывают об одном из самых неоднозначных и крупномасштабных событий в истории промышленного развития СССР. Речь идет о строительстве так называемого Ангарского каскада, комплекса ГЭС, в середине прошлого века. Тогда было частично перекрыто русло реки Ангары и появилось водохранилище, известное как Братское море. Под затопление попали плодородные обжитые земли, на дне Братского моря оказалось немногим меньше трехсот деревень. Ложе под водохранилище следовало подготовить, и жителей деревень, стоявших на этой земле сотни лет (история некоторых из затопленных поселений начиналась еще в XVII веке), переселяли в наскоро возведенные поселки, большая часть которых располагалась на землях, не приспособленных для выращивания пшеницы и картофеля, «неудобьях». Переселенцы даже получали компенсацию за оставленные дома, но только в случае, если на месте хозяйства ничего не оставалось. Избы, в которых жили из поколения в поколение, надворные постройки – все это надо было сжигать, так же как мельницы, церкви, кресты на могилах. Братское водохранилище стало братской могилой – несколько сотен кладбищ, на которых были захоронены поколения деревенских жителей, остались под водой. Во время затопления вода местами размывала могилы и гробы всплывали на поверхность. Звучит страшно, но… Благодаря Ангарскому каскаду была проведена практически полная электрификация Сибири, появилась возможность не только добычи полезных ископаемых, но и их переработки, в частности строительства крупнейшего завода по производству алюминия.

О спектакле

Если вы собрались в театр, чтобы отдохнуть и расслабиться, выберите другой спектакль. «Прощание с Матёрой» — вещь неоднозначная и уж точно не для легкого времяпрепровождения. Хотя и откровенной давящей «чернухи» здесь нет. Но есть вечный конфликт старого и нового, порождающий множество вопросов, ответы на которые иногда приходится искать десятилетиями и платить за них непомерную цену. Еще бы не потерять эти с трудом найденные ответы…

Визуально спектакль очень лаконичен. Декорации почти условны, но от этого не менее выразительны, особенно в сочетании с вполне реалистичными костюмами. Покосившийся купол церквушки на заднем плане – и вот уже понятно и как долго стоит деревня на острове, и в какое разорение введена она сейчас. Инсценировка, как и сама повесть, является единым целым и в то же время состоит из отдельных глав. Их разделяет не только смена декораций, но и высвечивающиеся названия: «Как Андрей мечтал Матёру затопить», «Как пили чай и почти ни о чем не тревожились», «Как Петруха свою избу сжег»… Это своеобразное соблюдение литературного стиля дает интересный эффект – словно время то замедляется, то ускоряется, а то и вовсе возвращается назад. Так бывает, когда человека надолго захватывают воспоминания. И ведь само «Прощание с Матёрой», собственно, и есть воспоминание.

Текст не состоит, как это принято в классических пьесах, только из прямой речи. Здесь тоже сохранена стилистическая связь с литературным первоисточником – персонажи говорят не только от первого лица, но и произносят авторский текст, относящийся к ним. Например, Богодулу, в повести человеку настолько немногословному, что даже возникают сомнения, владеет ли он в полной мере человеческой речью, в спектакле почти полностью отдана глава, в которой он рассказывает свою историю, и делает это в третьем лице. И это выглядит и звучит органично, не вызывая ни диссонанса, ни путаницы в восприятии каждого персонажа. Кроме того, язык повести, не просто насыщенный, а несколько даже перенасыщенный характерным сибирским диалектом, деревенским говором, в такой «озвучке» становится легче, приобретает живую яркость.

Если говорить об игре актеров, то ансамбль получился удивительно цельный. Впрочем, почему «удивительно»? Достаточно посмотреть на актерский состав: Тамара Цихан (Дарья), Владимир Конев (Богодул), Светлана Лаврентьева (Настасья), Валерий Емельянов (Егор), Тамара Лыкова (Сима), Татьяна Лукина (Катерина), Владимир Егоров (Петруха), Алексей Карабанов (Воронцов), Алексей Ротачков (Павел), Виктория Самохина (Тунгуска), Руслан Дивлятшин (Андрей). Клавка (Жанна Волошина) выбивается из «матёринцев», словно не прожила она в этой деревне, с этими людьми, всю жизнь. Впрочем, это объяснимо – Клавка по духу, по складу характера не матёринская. Непутевый Петруха, спаливший собственную избу, или Андрей, который после армии и работы на заводе и говорит-то иначе, не говоря уж о «пришлой» Симе, все равно здешние, матёринские, а Клавка – нет. Даже в ее ненависть к родной деревне не очень верится, ведь ненавидеть можно только то, что знаешь, а Клавка Матёру не знает и знать не хочет.

Отдельно хотелось бы сказать о последней сцене. Сима часто повторяла, что Коляню, своего маленького внука (Даня Ткачев), она не оставит ни за что. И если на протяжении спектакля это вызывало уважение и восхищение, то в финале, когда переговаривающиеся старухи верят, что уже умерли, ее фраза; «Нет, Коляню я не отдам. Мы с Коляней вместе» в ответ на чье-то робкое: «Мальчонку бы только как отсель выпихнуть. Мальчонке жить надо» производит страшное впечатление. В повести концовка неоднозначна. Каждое слово несет в себе ощущение беды: «…то был прощальный голос Хозяина. Тут же его точно смыло, и сильнее запестрило в окне, сильнее засвистел ветер…», но все-таки когда Богодул открывает дверь, в нее вносит туман и слышится слабый шум мотора (все правильно, и туман был, и моторка по реке шла). В спектакле финал еще менее оптимистичен. Конечно, появление уже умершего Егора, обнимающего Настасью, можно истолковать, как единственную возможную для нее поддержку, но… Матёру приказано было очистить к середине сентября. Оставшиеся старожилы тянули до последнего…

Такие разные правды

Из века в век жили люди на земле, кормились от нее, строили избы на поколения вперед, обзаводились хозяйством, хоронили на местном кладбище родителей, а случалось, и детей своих. В этой жизни — нелегкой, размеренной, понятной, — их правда. И вот появляются на острове какие-то пришлые, чужие, у которых своя правда – выполнить задание, очистить территорию. И чистят – рубят, жгут без разбора, что лес, что избу, что кладбище. И у тех, кто послал сюда «чистильщиков»-поджигателей, кто решил, что на месте полей, огородов и выпасов будет плескаться вода, — тоже своя правда, потому что Сибири нужно электричество, а стране нужна Сибирь со всеми ее богатствами и возможностями. А еще есть молодые, у которых тоже своя правда. Они легко снимаются с места, принимают самые грандиозные изменения. И смерть деревни и острова они тоже принимают как нечто не просто неизбежное, но и необходимое.

Вот так. Получается, что правд много. У каждого она своя: у Дарьи и других деревенских старожилов, у Дарьиного внука Андрея, у председателя Воронцова, у безымянных поджигателей из санэпидемстанции, даже у непутевой Клавки и пьяницы Петрухи. Так чья же правда ближе всех к истине – той, которая одна на всех? Точно не Петрухина и вряд ли Клавкина. Может быть, это правда Воронцова и той «верховной власти», проводником которой он является? Да, приходится затапливать деревни, резать по живому, но ведь на кону развитие огромного региона, большей части России! Все так. Но построенный на неудачном месте поселок; сроки затопления, с которыми точно не удастся собрать урожай, а что получится собрать, неизвестно, где сохранять, и еще множество недоделанного и непредусмотренного, мешают безоговорочно в эту правду поверить. Вроде бы мелочи в масштабах грандиозной стройки, но глядя на них поневоле задумаешься – если ошиблись в мелочах, может, и в главном чего-то недодумали?

Может, правда за Дарьей, за матёринскими старожилами? Их сложившийся и веками почти не менявшийся уклад жизни точнее всего приспособлен к этой богатой, но требовательной и суровой земле. Глядя, как их, словно старые, но еще крепкие деревья, выдирают из родной земли, нещадно обрывая корни, как можно не сочувствовать, не сопереживать им? И кажется, что да, вот она – истина. Но… вот сын с женой приезжают убирать картошку, захватив с собой помощницу, рыжую хохотушку Милу из поселковой конторы (этот эпизод не вошел в инсценировку).

«Что ни скажи – ей смешно, а того, где она, хорошо ли тут мыть зубы, не понимает. Потому она поначалу и не понравилась Дарье. (…)
– Мила? Рази есть такое имя?
– Есть, – смеялась приезжая. – Есть, бабушка, есть. А что?
– Ишo не легче! Раньше это парень любую девку мог так скликать. Все милки. Частушки про их складывали. Нешто не слыхала? А теперь телок так зовут.
(…)
Работница копала два дня, и копала старательно, поэтому Дарья смирилась потом и с беспричинным ее смехом, и с несерьезным, под смех ее, именем. А особенно смирилась, когда, расспросив, узнала, что Мила замужем и у нее, как у нормальной, как у всякой бабы, есть ребенок. (…) К концу второго дня, когда Мила собралась уезжать, Дарья сказала ей:
– Ты бы все ж таки поменялась с телкой с какой… У их хорошие бывают наклички. У нас, помню, Зойка была – куды с добром! Глядишь, и хаханькать стала бы помене. Че это тебе все смешно-то?»
Не положено замужней детной бабе быть хохотушкой. Почему? А вот просто – не положено. Да еще с таким именем.

Понятно, что жизнь в сибирской деревне трудная, что жили так поколениями – иначе не выжить. Привычка к труду достойна искреннего уважения, но она же не дает и подумать, что жизнь, быт могут быть хоть чуточку легче. На подсознательном уровне легкость, облегчение приравниваются к легкомыслию, безделию, непутевости. Не привыкнуть, не принять, что полы можно не скоблить, а покрасить и просто мыть; что воду не нужно таскать ведрами и греть, а потом снова таскать и выливать. И семидесяти лет не прошло с тех пор, а нам, нынешним, этого уже не понять.

Так, может, правда за Андреем? Ему и Матёру, родину свою, где вырос, жаль; и понимает он, что иначе нельзя, что жизнь вперед идет; и работы он не боится. Может быть… А может быть и так, что отработает Андрей на ГЭС или на другой такой же масштабной стройке, получит квартиру в том же Братске, и лет через тридцать-сорок так же укоризненно-непонимающе будет смотреть на своих детей и внуков, которые и живут не так, и ценят не то…

Вот Павел со своей правдой никак не определится. Ругает себя за бесхребетность, за отсутствие собственного мнения. Он старается понять и объединить все правды – и Дарьину, и Андрееву, и Воронцовскую, и даже Клавкину. Так, может, его правда, которую он только ищет, задавая себе вопросы и пытаясь найти на них ответы, и окажется ближе всего к истине?

Текст: Елена Имбирева

Фото: Дарья Невешкина

Специально для CityGu.ru