«Лисья шапка»

Лисья шапка, как у Барбары Брыльска вдохновляет ее на новые сюжеты для книг. Анастасия Малейко – драматург, писатель, лауреат Международной детской литературной премии имени Владислава Крапивнина. Её вполне можно назвать русской Анной Гавальда, ведь книга «Моя мама любит художника», как и у французской писательницы, уютно повествует о подростке, его непохожести во взгляде на мир, внутренних переживаниях. На нашем портале уже публиковали рецензию на эту книгу и беседовали с Анастасией о её творчестве здесь. В этот раз мы поинтересовались у писательницы особенностями её восприятия мира, жизненной позиции. Спросили, с чего начался творческий путь и что делать, если «не пишется».

Как начался ваш творческий путь?

Как и все главное в жизни – начался случайно. По образованию я филолог-литературовед. Работала журналистом, редактором, ведущей на радио, занималась прокатом короткометражек. Потом стала писать пьесы, одну из них  – «Технику номер восемь» – поставил в Красноярском крае в городе Лесосибирске молодой режиссер, выпускник ГИТИСа Кирилл Левшин.  Затем родилась повесть «Моя мама любит художника», которая сейчас «проходит» под «литературой для подростков», хотя, на мой взгляд, это условно.

Что вы хотите донести до читателей?

«Донести до читателей»– это громко сказано. У меня все скромнее. Когда падает случайное везение увидеть больше, чем просто обыденность, просто будни и просто грустное человеческое выживание, – я начинаю писать. Везет не всегда. И способность видеть больше тоже случается не всегда. Когда этого нет, то просто живешь, общаешься с сыном и близкими людьми, делаешь ежедневные продуктовые закупы, готовишь обед, тревожишься по мелочам, ждешь каких-то маленьких чудес – такое нормальное жизненное состояние.

Что вам помогает настроиться на творческий лад?

Только тишина  и свежая голова. Есть те, кто пишет ночью, и те, кто – утром. Я из последних. Мне нужно выспаться. Удалить из головы все бытовые мысли. Затем войти в тот мир, который меня в настоящий момент «схватил», и удержаться в нем как можно дольше. Если удается быть там три часа – это уже хорошо. В общем, ничего особенного – никаких печатных машинок в ванной комнате, никаких специальных медитаций, заклинаний и упражнений. Хорошо бы, конечно, как советует известная писательница Джулия Кэмерон, писать в трамвае, в очереди к врачу, в кафе, на скамейке в парке – но до такого артистизма я еще не дошла. Приходится обращаться к старой доброй дисциплине.

Если у вас «не пишется», как вы с этим справляетесь?

Просто стараюсь переключиться на то, что происходит сейчас. Могу что-то читать или перечитывать. Люблю бродить по секонд-хендам, смотреть на одежду, обувь, покупать что-то интересное, прожившее долгую жизнь где-нибудь в Венесуэле или в Бельгии. Кстати, есть и оптовая база секонд хенд. Могу развешивать разную одежду по комнате, сочинять истории про ее прежних владельцев. Кстати, в повести «Моя мама любит художника» Лина в первой же главе покупает в подвале лисью шапку. Когда я писала это, то купленной лисьей шапки, как и магазина в подвале, у меня не было. И только спустя два года, когда книжка уже готовилась к печати, я обнаружила в Челябинске подвальный секонд, которым владел колоритный веселый армянин. Там увидела рыжую шапку – ту самую, лисью, как у Барбары Брыльска в «Иронии судьбы».  Не купить просто не могла – ведь про это я уже написала! Сейчас эта шапка лежит у меня на верхушке советского торшера, а торшер стоит у письменного стола. Вдохновляет.

У вас есть жизненный девиз? Или принцип?

Есть то, чем я всегда себя проверяю. Задаю себе вопрос – а если бы я узнала, что жить мне осталось совсем немного, жила бы я так, как сейчас? Если отвечаю – да, значит, все в порядке. Это взбадривающий вопрос. Он помогает постоянно находиться на связи с тем, что ты должен здесь делать. Не жалеть себя и не печалиться по мелочам.

Что для вас является главным в жизни?

Сама жизнь.

Однажды в интервью вы упомянули, что для своего сына стараетесь быть старшей сестрой. Это непривычно для многих читателей. Скажите, как вы пришли к такому методу воспитания?

Это не метод воспитания, это мое естественное состояние – состояние старшей сестры для своего сына. Видимо, так устроен мой аппарат – быть ему старшим товарищем, а не традиционной мамой. Это не снимает с меня обязанностей его кормить  и воспитывать, книжки ему подкидывать хорошие, контролировать время, убитое в компьютерных играх. Здесь все, как у всех. А вообще мама для сына – это первая модель, образец поведения женщины вообще. И по большому счету это и главная ее роль в его жизни.

Что вы, как писатель и драматург, можете сказать о современной русской драматургии?

Скажу, что ее сейчас много, и разной. Оставляя за скобками рассуждения о разных направлениях современной драматургии, скажу, что отношусь к театру как к месту, где происходит что-то крайне важное и нигде оно больше произойти не может. К репертуарной политике это отношения не имеет. Человек приходит в театр один, а уходит – другой – если все по-настоящему. Алхимия. Если она есть в пьесе, то будет и на сцене. А к документальной драме это относится, к социальной, абсурдистской или какой другой – не важно.

Можно ли XXI век назвать бронзовым по аналогии с серебряным и золотым веком русской литературы?

Сейчас не век литературы. Сейчас время кино, интернета, туризма – но не литературы. Я, по профессии своей, очень серьезно отношусь к тексту. Мне нужно, чтобы там был и воздух, и смысл, и слово. Но, с другой стороны, хорошо пишущих – то есть воспринимающих и переваривающих мир через язык – всегда много, а Булгаков – один. И что тогда – не писать? Сейчас ценны книги, где автор осмеливается писать про себя. Не про других, не про жизнь вообще, а про свой частный рай и ад. Но ведь бывает так, что автор пишет про себя, вот только рая и ада у него еще не было. Не случилось. Тогда нужно немножко пожить, а потом уже – писать.

Можете ли вы сказать, что коммерциализация книг, по сути, убивает, что трудно найти достойную книгу среди массовой литературы?

Я расскажу вам вот что. Прошлой зимой в городе Челябинске, на главной пешеходной улице Кирова закрывался книжный магазин. Закрывался он довольно долго, месяца два. А пока он закрывался, в магазине была грандиозная распродажа всех книг. Там были действительно уникальные цены – книги по 30, 50, 100 рублей. И вот я ходила туда зимними вечерами и изучала книги. Стеллажами. Разделами. Издательствами. Это была моя большая зимняя охота за книгами – я смотрела книги с хорошими обложками и замечательными аннотациями; авторов культовых и авторов-лауреатов; зарубежную и российскую прозу; мемуары и толстые книги по фотографии, живописи и кулинарии… Из всего этого разнообразия я выудила всего пять книг, которые мне захотелось унести домой и тут же прочитать. Это были не очень известные зарубежные авторы, изданные у нас скромными тиражами и рассказывающие свои нехитрые прожитые истории. Вот мой персональный ответ на вопрос «трудно ли найти достойную книгу». Для меня – трудно.

Как вы считаете, есть ли достойные книги сейчас для детей?

Не знаю, как с детьми, я больше владею информацией про подростков. Два моих последних открытия – это книги Сью Таунсенд про Адриана Моула – их можно читать всей семьей – и роман Марка Хэддона «Загадочное ночное убийство собаки». И не устаю повторять – все лучшие книги для детей и подростков – это те, что для них специально не писались. Книги без возраста.

Кто из современных писателей вам нравится?

Тот, кто становится им случайно. Кто записывает свою жизнь, какая бы она ни была. Кто бесстрашно рассказывает свою историю.

Текст: Виктория Самойленко

Фото: из архива Анастасии Малейко

Специально для CityGu.ru